Я могу сказать только что из Ленинграда я приехала последним поездом, я была сопровождающим своего младшего брата, он меня на 7 лет младше. Ехали как в «телячьем» вагоне, знаете, где скотину перевозят. Были закрыты и там нары делали. Ехали на Урал целую неделю, едем — обстрел. Останавливается, нам говорят «выходите», мы выходили. Мы приехали на Урал, я была не одна, мы там познакомились со всеми .И одной девочке пришла повестка идти и защищать свою Родину, а она на 3-4 года старше меня. Мне тогда только исполнилось 19. Я сказала, что тоже хочу и мы с ней пошли в военкомат. Они нас сразу записали, наверно, рады были.

Нам говорят: «Кем вы хотите быть? Трактористами или шофёрами?». А что мы будем делать с тракторами? Нет, мы шофёрами хотим! И вот нам 2-3 недели все это показывали, 10 часов практической езды и отправили нас на фронт. «Вы будете обслуживать аэродромы». Я хорошо помню, что у нас была 14-я воздушная армия, но аэродромов ведь так много маленьких, потом их соединяли, мы остановились в «Хвойной». «Хвойная» — это 350-400 км от Ленинграда. Кругом лес хвойный. Нас туда поселили в землянках, кругом лесом, дальше дороги и все.

И говорят: «Чтоб вы хоть немножко привыкли, будете охранять бензосклады». И вот нас пустили на склады. Стоим ночью, дождь, думаем, вот сейчас придут немцы, мы все бросим и убежим, так было страшно. Но это было недолго, потом сказали: «Сейчас мы вам будем давать машины». Дали нам пятитонку, мы сели, а ноги-то у нас не достают до тормозов, потому что мы маленькие. Говорят, значит, это не годится вам, дали нам полуторки. Это машинка полегче, получше, но чтоб сказать, что мы разбирались в машине — конечно, нет. Мы знали, что это карбюратор.. ну, в общем, знали понемножку. Мы возили оборудование на аэродромы, и бомбочки. Оборудование везём— это ничего, но мы боялись, что летают самолеты, а какие наши, какие немецкие — мы не знаем. Едешь и думаешь: «только бы ничего не случилось». Ну, как говорят, автороту нашу Бог миновал. Приезжаем на аэродром…

Вот в газетах говорят девочки-летчики были, мы девочек не встречали, были ребята по 18-19 лет, у них уже все было готово, они садятся, улетают. Некоторые, как нам потом говорили, возвращались, а некоторые садились и.. подорвался, его подбили, а может быть, в плен попал… так как мы не каждый день ездили, нас заставляли обходить нашу территорию. Кругом лес, так страшно ночью, дают винтовку, один с одной стороны, другой — с другой, большая территория. И вот мы идём, и только мы встретились друг с другом — опять расходимся и слышим шаги, а лес такой, что все слышно. Как мы испугались! Немцы идут, что делать, сколько там? Слышим по шагам, наверно, 1 человек, а нас двое, все же что-то сможем сделать. Стоим, слушаем — нет никаких шагов. Дальше вдруг опять шаги, а я как-то так расхрабрилась, кричу: «Стой, кто идёт!».

Шаги прекратились, мы опять молчим. Опять шаги. Я снимаю винтовку, говорю: «Стой, я буду стрелять!». Выходит наш командир роты, говорит: «Молодцы, что не растерялись, но плохо, что вместе», а мы говорим: «так мы ещё не успели разойтись, только встретились». Знаете, что я могу сказать? Ни одного немца в лесу мы не встречали. Потом нам сказали, что надо закончить курсы саперов-минеров, повели и учили, не знаю, сколько дней. И тут нам сообщают, что где-то у дороги есть несколько мин, надо разминировать. И почему-то выбрали самого пожилого, потому что побоялись, что мы девчонки вот такие… нас было 29 девчонок. Его взяли, и я вспоминаю, что была у нас такая Маша, почему-то ее послали, почему выбрали ее я не знаю. И вот они поехали разминировать и вдруг говорят: «Они подорвались». И это была единственная потеря из автороты. Больше не было никого.

Кроме того, мы и пешком ходили, хоть это авторота была. Литва, Латвия, Эстония — это мы все пешком прошли. мы всегда пешком шли по 30 км и больше в день. Пришли в Латвию к вечеру, стало темнеть. Стали распределять — двое в этот дом, двое в тот, двое вот в этот. Входим в дом, хозяйка говорит «вот вам комната», огромная комната, 2 огромных окна, стёкол нет, все выбито. И говорят: «ложитесь, отдыхайте, утром рано мы вас поднимем и пойдёте». Мы как легли, больше ничего не помним, как шагали, устали. Утром нам говорят, что был такой обстрел страшный, бомбежка, а мы этого даже не слышали, настолько уставали.

Мы где-то было в Латвии или Литве, нам говорят: «Война закончилась». Мы, конечно, не поверили, ну как, мы ещё ничего не слышим, есть ещё обстрелы, ведь это не так, что война закончилась и сразу тишина, нет, мало ли что говорят. Когда мы вернулись на свою территорию, нам наши командиры сказали, что война действительно закончилась. Мы радовались, прыгали, скакали. Почему-то большинство у нас девочек было из Москвы, а из Ленинграда.. почему я попала на Ленинградский фронт я даже не знаю, у меня есть медаль за оборону Ленинграда, мы были на Ленинградском фронте. Нам сказали: «по домам». Не помню, как нас развозили, помню, что мы приехали на Балтийский вокзал, а жила я как раз около Балтийского вокзала, улица Шкапина, быстро попала домой. Мне уже было 23 года и когда я пришла домой, у нас были другие люди. В наш дом на 5 этаж попала бомба и когда ее сбрасывали, весь 5 этаж поселили у нас. В одной комнате я жила, в другой — они. Вот так закончилась для нас война. Перед ней я закончила училище и могла пойти работать учительницей школы. 267 школа была на площади Балтийского вокзала, я туда пошла и работала учительницей начальной школы, заочно закончила институт, чтобы работать в 5-8 классах.

Когда я приехала обратно и посмотрела, что живут другие, я жила в большой комнате, там, где были шкафы, я не ходила, а у меня была только гимнастерка, шинель и юбка. Сначала-то нам дали ботинки 42 размера, не могли ходить, потом заменили их на сапожки, а брюки на юбочки. И вот нам в армии к каждому празднику давали по 100г выпивать и курева. Я никогда не выпивала, не курила, свои отдавала мальчишкам. Потом нам водку заменили шоколадом.

Потом я маму вызвала с Урала, она у меня хорошо шила и из чего-то она мне шила, чтобы я могла хотя бы идти учительницей. Понемножку жили.