Ветеран: Началась война – мне было 17 лет. Это совершенно было неожиданно для нас. Я с бабушкой ехала к маме (мама у меня в Чудово жила), и самолёты летают-летают. Бабушка говорит: «Что это разлетались? Авария что ли где?». А мужчина сидит, говорит: «Да вы что? Войну ведь объявили!». А мы в поезде едем к маме, она выслана была. Ну и так мы дошли до мамы, она ещё в Чудово была, и она ещё не слышала, что такое война – летают и летают. Не верил никто, потому что, когда объявляли по радио, не всегда радио было включено (это потом уже радио было как часы). Ну, началась война, я работала препаратом военно-медицинской академии. Академия стала эвакуироваться, ну и меня тоже. А мама говорит: «Нет, ты никуда не поедешь, будем все вместе». А жили мы на Невском. На нечётной стороне, дом 79 – большой такой эркер – это была наша комната в коммунальной квартире. И с этой квартиры я ушла на фронт. А как ушла на фронт? Сговорились как-то со школьными подружками, что пойдём на фронт – 9 классов закончили и всё. Ну, вот так вот поговорили и стали заниматься [военной подготовкой]. Открыли такие военкоматы Всевобуч – это всеобщее воинское обучение. Деревянные ружья у нас были, мы в грязь ложились, по-пластунски ползли, всё это у нас было сделано.

Волонтёр: Как вы решились в таком юном возрасте? Вам тяжело далось это решение?

Ветеран: Вы знаете, у нас у всех такие были души. Мы – простые люди. Когда всё случилось у меня с мамой, я уже была на фронте, уже звание сержанта у меня было. Когда я была на побывке, она [мама] мне подарила колечко золотое тоненькое, маленькое. А я дежурная была в землянке, смотрю – оно чёрное (кольцо золотое, маленькое такое, как обручальное). Девочки говорят: «Слушай, тебе надо ехать домой – нехорошо, золото не чернеет». Я говорю: «Да что вы?» (а пол у нас был – берёзы срубленные). Пошла увольнение просить, дали увольнение…

А маму у меня убили во время войны. 10-го декабря 42-го года. Она работала в редакции «Смены» курьером. Вы знаете, что такое гранки?

Волонтёр: Нет, расскажите.

Ветеран: Это вот полосы газеты, которая верстается. И эту вёрстка была в обкоме комсомола, а обком комсомола, газета «Смена» — они там были. И вот надо было нести [гранки в обком]. И мама спряталась в аптеку – угол Невского и Фонтанки, где кони, Аничков мост, там на углу аптека есть (сейчас, по-моему, тоже есть) – спряталась. Там даже сейчас на крайнем коне есть осколки. Я этого не знала, а когда уже пришла на побывку (когда меня отпустили), бабушка (её звали Анна) открывает дверь, говорит: «Нюшеньку убили… убили…». «Где она лежит»? [Спрашивает Любовь у своей бабушки]. «В Мариинской. Я была вчера – она не разговаривает, у неё ногу оторвало». А со мной вот эта Оля Ерофеева – мы с ней вместе служили и войну вместе кончили, и потом всё встречались. И когда я пришла (в гимнастёрке, такая вся подёрганная, 10-го декабря 42-го года), он [врач] говорит: «Только её не трогайте, она только после перевязки». Я только увидела нос – вот так вот торчит нос – я потеряла сознание. А когда стали уже привозить, меня больше не пустили. А мне надо – время ехать, кончается моё время – надо было возвращаться в часть.

И я, когда это всё кончилось, уже посылки давали, товарищ мне помогал очень. Была большая любовь… У меня медаль за боевые заслуги и орден Великой Отечественной Войны. Отца у меня взяли в Сибирь (ещё до войны) – раскулачивание. Его ранило там.

Волонтёр: В каком году вы получили ранение?

Ветеран: В 43-м. Невская дубровка. Прорыв блокады. Командир дивизии у нас был Жданов, по-моему.

Волонтёр: А вот у вас весит медаль «44-й – 2019-й» — это вам на 9-е мая подарили?

Ветеран: Это последняя медаль по блокаде. Благодарственная уже.

Волонтёр: А у вас есть орден, которым вы гордитесь больше всего? К которому особенное отношение?

Ветеран: Есть. Это медаль за оборону Ленинграда. И Орден Отечественной войны второй степени. В 92-м году я получила все регалии и то, что было отмечено: что я была на фронте, ранена была и всё…

Волонтёр: А после ранения чем вы стали заниматься?

Ветеран: В 44-м году я демобилизовалась. Муж работал у меня в редакции газеты «Ленинские искры» фотокорреспондентом. А я была заведующей редакции газеты «Ленинские искры», деловая была страшно. Но как я попала на фронт – это отдельная история (даже со смехом). Вот когда мама у меня уже [была] похоронена (в 42-м году бабушка её похоронила). Увольнение мне не давали. Товарищ мне помогал сначала, но была любовь. Посылки приходили, и мы по-пластунски ползали, потому что оперативник не пришёл за почтой, а всё равно надо было эти коробки доставить солдатам, потому что голод же был. И хлеб, когда открывали эту коробку, весь прострелен. Но я уже была боевая, и когда меня ранили, ребята с развед. роты очень хорошо ко мне относились, хорошие были ребята молодые. Говорили: «Ты как только услышишь свою фамилию в медсанчасти, мы тебя заберём, чтобы ты из нашей части не уходила». Так и было: когда окликнули, я вышла, они мне налили стакан водки, потому что рука на перевязке, ходить надо было. Вот это была такая война.

Сейчас я расскажу такой момент – как мы попали на войну. Мы закончили всеобщее воинское обучение: ползали, стреляли, учились. Мне дали удостоверение, что я снайпер какого-то разряда. А мы почему пошли туда – давали рабочую карточку, по ней давали хлеба не 120 грамм, а полбуханки. Я говорю: «Давайте поедем в военкомат. У нас есть документы, что вот я – снайпер, Ольга – тоже там такое всё». Пришли в шинелях туда, к комиссару, прём прямо (три человека нас). Он услышал, что нас не пускают: «В чём дело, солдаты»? «А мы к вам. Отправьте нас на фронт. Вот я – снайпер. Ольга – тоже что-то такое». Он говорит: «Ишь какие молодые и какие вёрткие. Вот принесите завтра разрешение от родных, что они не возражают». Мы думали: «Если мы уйдём из этого здания, нас уже завтра не пустят. Что делать»? Поднялись на четвёртый этаж (здание четырёхэтажное), смотрим – лестница, а под лестницей какие-то шмотки. Я говорю: «Ольга, давайте будем здесь ночевать». Она: «Ну что ты, будут проверять»… Мусор на себя накинули какой-то и ночевали. Наступает утро, мы уже стоим, чтобы к командиру попасть. Он говорит: «Ну что, где бумага»? Оля говорит: «А нам не дали бумагу. А я уже взяла котелок. Мы всё равно не уйдём». Потом он звонит куда-то кому-то. Кто-то в погонах приходит, говорит: «Зачислить их – 856 дивизия», даёт предписание (это был понедельник, или вторник) – в четверг уже быть в части. Родные ничего не знали об этом. И когда я пришла: прыгаю, радуюсь. Мама говорит: «Что ты»? «Мы идём в армию! Вот тут уж мы будем вам помогать». Это потому что солдатам на побывку давали полбуханки хлеба. Если я иду, то мы собираем: Ольга мне свой хлеб отдаёт и ещё там кто-то отдаёт, и у меня уже буханка хлеба. Я села на поезд до Рыбацкого, мама плачет, бабушка плачет, я хожу —  нос задранный (я уже в армии). Ничего не соображала. Посадили нас на грузовик, привезли в Рыбацкое туда, ставят нас на довольствие. А повар говорит: «Господи…», дал нам на хлеб. Америка нам помогала, армия не голодала. Мы спали на земле. Или, если мужики нарубят какой лес – то на этом, кричали только: «Жмитесь покрепче», потому что морозы были.

Или такой случай был. Мы пошли в разведку – десять человек. Я, в том числе, была там, Оля была. Запрятались в кюветы, командир приказал молчать, немцы рядом, мы в халатах, штанах ватных. Вот это был такой страшный случай у нас.

Потом ещё такой. Гена-разведчик дал золотые часы, говорит: «Если останешься жива, передай маме». Я осталась жива, но часы у меня украли, я не могла выполнить его просьбу.

Вот это такие разные стороны. А вот снаряд упадёт – скорее бежишь туда, потому что два раза в одно место не попадает. Закон такой был.

Волонтёр: Как вы думаете, что помогло русским людям победить?

Ветеран: Мы не представляли, что мы не победим.

Волонтёр: Вы часто пересматриваете фотографии?

Ветеран: Нет…